...Мальчик с вывернутыми наизнанку душой и детством, ключ к которым печально болтается на беспомощной беззащитной почти вывернутой шее, потому что ноша, на эту шею ребенка возложенная, может раздавить взрослую широкую спину. Но этот хрупкий зеленый стебелек живет, и на зеленом большелобом бутоне головы защитой от беды существует серьезная кепка. Все это вознесено в светлый тревожный воздух и замирает в нем в растерянной неопределенности...

...На диване растерзанно и скособоченно раскрыто для всеобщего обозрения женское тело с отдельно живущим страданием в глазах. Вывернутая искореженная нога, лиловое одутловатое бедро, багровая опухшая пятка... Все перестало быть прекрасным. Абсолютно беспощадное обнажение тайного, ставшего не просто явным, но общественным достоянием... Несостоявшаяся попытка защититься... Ободранная душа... Где-то в подкорке должен сидеть очень больной и большой гвоздь по отношению к этой жестоко нарисованной женщине...

... Светло-синяя скатерть и две крупных красно-коричневых агрессивных мощных свечи, между ними кривые нож и вилка. Багрово-розово-дымно-коричневый фон с подсветкой снизу, что-то очень раскаленное, как ядро Земли или поверхность неостывшей звезды, а, может, вход в преисподнюю... Там абсолютная опасность и неизвестность. Между здесь и там черная плоская женская тень, совершенно двумерная и лишенная малейшего намека на объем, увенчанная встрепанной рыжей короткой стрижкой, протянувшая к свечам неправдоподобно отчаянные руки. Что это – последняя попытка удержаться за жизнь?, падение в смерть?, возвращение из небытия?, расплющенное человеческое существо?..

...Лилово-изможденное запрокинутое лицо с провалами глаз и истощенных щек. Огромный разинутый страдальческий рот с двумя уцелевшими передними верхними резцами, как первые младенческие зубики. Все это сидит за столом, садистки-культурно застеленным аккуратной скатертью. Салфетка, повязанная на ниткоподобной шее. Яйцо всмятку, чинно водруженное в подставочку-рюмочку. Созданию дан в судорожную руку грубый ломоть ржаного хлеба. Имеющий глаза да увидит, что эта пища созданию не по зубам, если оно вообще еще помнит, что такое пища и что с ней нужно делать. Как назвать эту картину: «Запоздавшая гуманитарная помощь»?, «Застенок по-культурному»?, «Замечтавшийся дистрофик»?, «Итоги запредельного беспредела»?..

... Лестница с раскоряченными ступеньками, прикрепленными только с одной стороны, как два последних ребра на человеческом скелете. Все ступеньки в разных направлениях. Далеко не ушагаешь. Подняться до небес, к которым лестница прислонена? Вот это едва ли! Осторожненько с высоты на грешную землю? Мало вероятно. Два варианта: свалиться вниз, свихивая шею, или трепыхаться, перебирая конечностями, в пределах отпущенных возможностей.

...Как все это может вмещаться в одну душу? Сколько у Вас душ,отчаянный художник? Писатель Флобер сказал: «Мадам Бовари – это я». Кто Вы, художник Карабинский? В какой из картин спрятали Вы свой автопортрет? Вы глядите на нас из каждой пуговичной дырки, из носика каждого чайника, коих Вы изобразили множество. Вы прячетесь за крестами светлых православных церквей и между страницами строгой торы, выныриваете то на своем, то на чужом берегу, выставляя напоказ странные руки (утопающего?, просящего?, дающего?, махнувшего на все рукой?). Вы предлагаете нам аллегорических рыб и символические (но очень натуральные) отцовские ремни, туфли с чужой ноги, жизни из потерянной жизни. Но, как бы Вы ни старались нас закружить на своем колесе обозрения с видом на кладбище, как бы нас ни запутывали, вытаскивая с ловкостью фокусника из глаза семисвечие или купол собора, Вам не спрятаться за свои картины. Мальчик с тонкой шеей, уставший от недетского детства, от полуконцлагерного бытия, изумленно таращится со всех полотен и спрашивает: «Дяденьки и тетеньки, почему ж вы так паршиво обращаетесь с миром, в котором вы живете? Если он вам совсем не нужен, отдайте его мне... Я его нарисую таким разноцветным, праздничным, добрым, светлым... Я не хочу обитать в ваших уродливых мрачных домах. Я буду жить в самоварах, башмаках и швейных машинах, летать на велосипедах, носить за плечами куски неба ( хотя это очень нелегко, я пробовал, я знаю...). А голодных детей и стариков я накормлю солнечным теплом, его точно хватит на всех...»

Отдайте мир художникам!